− Мооз, - говорит он
− Мороз? - повторяю я.
− Да, Мооз, - втолковывает он.
− Мороз? Дед Мороз? - начинаю понимать я.
− Деда Мооз, - улыбается он из маленькой ванной.

Зубов у него пока еще двадцать, им у него во рту не тесно, поэтому между ними щели. От этого улыбка выглядит очень открытой.

− Хорошо улыбаешься, - говорю я.
− Мооз, - напоминает он.
− Мороз, - киваю я.
− Деда Мооз, - мечтает он.
− Да, - обещаю я. - Дед Мороз. Придет.
− Пидет.
− Придет. На Новый Год. Обязательно.
− Игусики, - улыбается он.
− Игрушки, - подтверждаю я. - Принесет игрушек. Много.
− И соник! - кричит он, смеясь.

− И слоник, - говорю я, недоумевая, откуда у Мороза в свите слон.
− Мооз, - снова говорит он.

И будет говорить до тех пор, пока не уснет. Он только начал говорить, и из него прет. Как из щенка – любовь к жизни. Волосы у него взъерошены, и я думаю, что пора бы его постричь.

− Постричь бы тебя, Игнат, - говорю я. - Вон зарос как...
− Не нада сапунь, - пугается он.
− Не будет шампуня, - обещаю я.

Хотя шампуня надо бы, голову мы ему не мыли уже неделю, но стоит ему попросить чего-то не делать, как у меня щемит в груди. По-настоящему, как будто мышцу. И я не делаю. Бабье сердце у тебя, говорит мне дед мальчика. Много вы о бабах знаете, огрызаюсь я. Наверное больше чем ты, если твоя от тебя сбежала, огрызается он. Ваша дочь, вы воспитали, огрызаюсь я. Но пререкаемся мы несерьезно, потому что оба знаем, прав он. И куда правильнее будет, если я вымою мальчику голову против его воли. Чем не вымою по ней, формулирую я, и вздыхаю.

− Ни нада сапунь, - тихо говорит он, внимательно глядя на мои руки.
− Не надо шампунь, - говорю я.
− Мога игусики, - перестает бояться и возвращается к теме подарков он.
− Много игрушек, - подмигиваю я.
− Не нада сапунь, - говорит он напоследок, и начинает играть с Мики Маусом.
− Не надо, - покоряюсь я.

Добавлено (22.01.2008, 19:21)
---------------------------------------------
В рейтинге авторитетов у него на первом месте Бетмен. На втором – Микки. Третье почетное разделяем мы: я и танцующая коровка из музыкального клипа. Ни нада сапунь. Ладно. Вымою завтра. На счетчике шесть кубометров. Или пять? Я кряхчу, - он не обращает внимания, потому что чистит Маусу зубы, - и опускаюсь на колени. Сую голову под унитаз, чтобы разглядеть показания. Все-таки шесть и даже шесть с половиной. Ванна отменяется. Вода дорожает каждый месяц. Я дергаю головой и мне сводит под затылком. Разожрал шею как у быка, корю я себя, и потихоньку высвобождаюсь из-под бачка.

Кем я видел себя несколько лет назад? Писателем с мировым именем? Репортером, ведущим эфир из ада сражений? Молодым философом в окружении полураздетых поклонниц? Угрюмым писателем, который вот-вот состоится, живет уединенно, и выходит из дому лишь прикупить продуктов, да покачаться на турниках в парке напротив дома? Не помню. Все слилось в какой-то светящийся ком. Все мое прошлое. Я ни в чем не уверен. Кроме одного.

Стоящим на коленях с головой под унитазом я себя точно не видел.

Все у меня могло бы быть. Наверное. Но для этого нужно только, чтобы я был один. А теперь у меня есть он, и он чистит зубы Микки Маусу, а одна из полураздетых поклонниц, сделавшая мне его, шастает где-то в районе Лондон-стрит. Любовь. Ох, сынок. Не женись. Это ловушка, как справедливо, говорит семьянин Гена Букин из юмористического сериала «Счастливы вместе». Ловушка, которую подстраивает природа, чтобы ты размножился. Я, наверное, бормочу, потому что малыш радостно плюхает по воде ладошкой, и с улыбкой говорит:

− Ена, Ена...
− Ага, - говорю, - Гена. Сейчас будет.

Мы смотрим Гену. И няню Вику. Мы много чего смотрим. Передачу про то, как стать миллионером. Мультфильм про каких-то японских телок, в принципе, обычных, только уши у них почему-то заострены. Почему, я никогда не узнаю: канал французский, а я по ихнему не говорю. Кстати, почему на французском канале японские тетки? И с чего я взял, что они японские? Наверное, решил так из-за глаз. Глаза у них неестественно огромные. Японцы так любят рисовать.

− Исую, исую, папа! - довольно окунает кисточку в ванную он.
− Рисуешь, - говорю я.

Становлюсь на колени у ванной и опускаю руки в воду. Хорошо. Тепло. Мокрым пальцем стираю с подбородка Игната засохшую сметану. Я ее в макароны добавляю, чтобы не слишком горячие были. Терпения дождаться, когда они остынут, у него нет. Он вообще нетерпеливый. В мать, наверное. Не в меня точно – я могу ждать часами. Чего там, годами. Только чего?

− Макамоны! - радостно говорит он. - Я.
− Да, ты ел макароны, - повторяю я.
− Я еу макамоны, - важно повторяют уже он.
− Ты ел макароны, - терпелив я.

Только так, сказал мне врач в детской поликлинике, можно научить его хорошо говорить. Позвонила бы Света, я бы ей рассказал. Про то, что он уже говорить начинает, что есть хорошо, что купаемся каждый вечер, только голову не дает мыть, что... Только она не звонит.

− Де моё мами? - спросит он меня, когда мы ляжем.

И я снова что-нибудь придумаю.

В дверь звонят.

Добавлено (22.01.2008, 19:22)
---------------------------------------------
ХХХ

Я спрашивал у знакомых, а что они чувствовали, когда у них появлялся ребенок.

− Ой, радость необыкновенную! - говорили, радостно хлопая глазами, мамаши на прогулках.
− Ничего, - отвечали папаши в спортзале.
− Счастье от того, что наконец-то родился, - делился кто-то на вечеринке.
− Сознание того, что выполнил долг, - даже сказала подруга жены за чем.
− Ликование! - брякал кто-то в кафе.

Так или иначе, но рады были все. Я оказался моральным уродом. Потому что единственное чувство, которое пришло ко мне с рождением Игната, был страх. Гадкий, парализующий, от которого давление поднимается до горла. Он не покидает меня с тех пор ни на минуту. Я боюсь за него, за этого ребенка. Мне жаль его – мир жесток и несправедлив. Сколько детей страдали в нем? Я мысленно терял своего ребенка на войне, и в глобальных катастрофах. Я понадеялся было на Бога, но потом вспомнил, что разве Бог вмешался хоть раз? Войны, голод, жестокость, зверства. Сотни тысяч ублюдков творят ужасные вещи, и умирают в теплой постели. Рядом со своими детьми.

− Расплата грядет в другой жизни, - сказал мне знакомый.

Я подумал, но не успокоился. По-моему, решил я, это сказки, которые придумали те, кто виновны – чтобы расплата их не постигла. В общем, я перестал верить в Бога, когда родился Игнат. А когда через две недели Света собрала вещи и уехала, я про него, Бога, просто забыл. Некогда было.

ХХХ

Я смотрю на Игната, и плещу ему воды на спину. Он морщится, но молчит. Я заставляю себя улыбнуться, и смотрю в зеркало на недельную щетину. Встряхиваю пену, и напрасно - все давно почти ничего не выходит, - и тру лицо мылом. Баллон надо бы выкинуть, но тогда будет ясно, что нет пены для бритья. С баллоном ванная выглядит респектабельнее.
Бреюсь. Игнат, конечно, берет старую бритву, из которой я специально вынул лезвие, и водит по лицу. Оно у него гладкое-прегладкое. Кажется, прикоснешься и поранишь... Я сжимаю зубы, и велю себе заткнуться.

Сын мой, не бойся.

Я твержу себе это как молитву когда-то. Как мантру. В кино про индейцев, Гибсона, что ли, которое недавно брал на диске, старый вождь говорит напуганному взрослому сыну. Сын мой, не бойся. Я кажется понял, о чем он. Сын мой, не бойся, потому что если нам суждено умереть, то мы умрем: в таком случае наше дело обставить все так, чтобы мы протянули как можно дольше. Сын мой, не бойся. Я говорил это мальчику десятки раз, пока не понял, что вовсе не Игнату это говорю. Я себя прошу не бояться. Потому что, если он увидит во мне страх, увидит что я боюсь, - то все. Нам конец. Обоим. Игнат роняет бритву в большую пустую ванную, и говорит «ой». Испуганно глядит на меня.

− Сын мой, - мягко, но твердо стараюсь говорить я, - не бойся.
− Мооз, - говорит он, успокаиваясь.
− А как же, - говорю я.
− Игусики, - говорю я.
− И соник! - кричит он.

В дверь звонят, и я не успеваю справиться с собой.

Вздрагиваю.

Добавлено (22.01.2008, 19:23)
---------------------------------------------
ХХХ

Денег катастрофически не хватает на все, особенно – на коммуналку. Слава Богу, у Игната своеобразные предпочтения в еде. Обожает макароны и пельмени. И то и другое дешево. Фруктов не ест. Единственная статья расходов – соки, которые он обожает пить перед сном. И коммуналка. За квартиру в этом районе, в который мы съели из прежнего – там было гетто, если называть вещи своими именами, - я плачу две трети зарплаты. Можно вернуться, но я решил, что ребенок не должен видеть все это дерьмо. Драки, коммуналка, туалет на пять квартир, самогонный аппарат на первом этаже и зарешеченное окошечко в квартире на третьем. Постучишь, откроют, протянешь деньги, бросят пакетик. Иногда с травой, иногда с чем-то покруче.

Еще треть зарплаты – еда и сок. За детский сад я одолжил.

А ведь нужны еще и вещи. И лекарства иногда.

И ботинки ему, с досадой вспоминаю я. Зимние ботинки. В старых уже не походишь.

− Мооз, - напоминает Игнат.
− И игрушки, - вспоминаю я.
− Игусики, игусики! - подтверждает он, радостно улыбаясь.
− Тебе не надоест говорить одно и то же, малыш? - улыбаюсь я.
− тие ни нест аарить ано итоси маыш, - неумело повторяет он слишком длинную фразу, и возвращается к главному:
− Мооз, игусики!
− Конечно, - говорю я, освобождая лицо от щетины.

Издалека кажется будто я стираю с розовой маски серый налет. Вижу плохо, поэтому бреюсь все равно на ощупь. Игнат роняет бритву, я наклоняюсь, чтобы подобрать ее, успокаиваюсь, и тут раздается звонок, от которого я вздрагиваю.

Я иду к двери, и, выключив свет в коридоре, кошу в глазок.

На лестничной клетке стоит человек в форме.

Добавлено (22.01.2008, 19:23)
---------------------------------------------
ХХХ

− Звонят из газеты, - говорю я. - Местный филиал «МК».
− Чего хотят? - спрашивает Олег.
− Проводят опрос.
− Задолбали своим опросами! - довольно говорит он, потушив «Мальборо» о край стола - Каждый день.
− Если бы они не звонили, ты бы обиделся. - говорю я.
− Да ладно, -кокетливо тянет он, но нам обоим понятно, что да.

Обиделся бы.

− Ну, что там за вопрос, - торопит он меня. - Мне еще подводки к сюжетам писать.
− А гражданство какой страны вы бы хотели получить в добавок к молдавскому? - читаю я по бумажке.
− Никакого. По слогам им зачитай, - самодовольно улыбается он, - ни-ка-ко-го! Я наше молдавский паспорт ни на какой не променяю!

Я иду к своему рабочему месту секретаря телекомпании, и диктую в трубку:

− Никакого. По слогам запишите. Ни-как-ко-го. Я наш молдавский паспорт ни на какой не променяю. Он меня вполне устраивает! Подпись – Олег Новиков, автор и ведущий программы «Дисбаланс»
− Ну, еще бы, - говорит после короткой паузы, видимо, записывал, журналист. - Будь я личным журналистом нашего гребанного президента, я бы тоже свое гражданство ни на что не променял! Хорош Новиков! Он, небось, забыл, когда последний раз через общий зал аэропорта шел или ехал за границу за свой счет, а не в делегации.
− Лоринков... - устало говорю я.
− Да? - говорит он
− Ты же знаешь, что мне не нужны неприятности.
− Какие это? - дразнит меня он.
− Разные, - кротко отвечаю я.
− Ну да, - язвит мой собеседник, мы с ним учились когда-то вместе, - все мы когда-то были неплохими парнями, но нас испортила закладная на дом.
− Совершенно верно, - говорю я. -
− Только меня испортил ребенок, а не закладная. Закладной у меня нет. Как, впрочем, и дома.
− Извини, - говорит он, помолчав, но я уже кладу трубку.

Иду выпить чаю в большой кабинет, где отдыхают операторы, журналисты и водители. Посидел, поговорил. Разговоры здесь только об одном. Кто как и куда уехал, кому повезло с визой, кто перебрался в Россию, а кто в Италию, и кому повезло попасть в Штаты. Бегут, бегут, бегут. Бегут все. И у нас тоже – водители, журналисты, операторы...

Впрочем, все они по штату - редакторы. На ТВ столько же редакторов, сколько в Чечне бригадных генералов. Люди телевидения.

Мне тоже предлагали делать сюжеты, но я отказался. Человек, который работает 6 часов и получает 100 долларов, зарабатывает больше человека, который работает 12 часов и получает 120 долларов. Конечно, я так не сказал. Объяснил, что хочу больше времени уделять ребенку.

Тем более, что я и правда хотел уделять время ребенку.

Добавлено (22.01.2008, 19:24)
---------------------------------------------
ХХХ

− Верона, - удивительно ясно, как будто из-за спины, сказала она.
− А, - сказал я, - там где Ромео и Джульетта.
− Вечно ты выдумываешь, - сказала она.

Больше мы не разговаривали. Вот уже два с половиной года. Света уехала вроде как на заработки в Италию, но уже через несколько месяцев вышла замуж за хозяина виллы, которую подрядилась убирать. Необычайное везение. Впрочем, ей всегда везло. Уезжала она конечно на год-два. Заработать денег, обустроиться и вызвать нас с Игнатом. Пункт три из программы вычеркнут, думаю я.

«Миграция рабочих рук и разбитые семьи. Двадцатитрехлетняя молдаванка, уехавшая в Италию на заработки, отказалась от своей прошлой семьи ради будущего с новым мужем», мысленно пишу я подводку. Смешной был бы сюжет. Только таких сюжетов у нас стараются не показывать. В Молдавии все хорошо, а некоторые отрицательные моменты стоят того, чтобы их замолчали. Ради страны. Вы ведь любите эту страну? Не знаю. Наверное.

− Игусики, - говорит Игнат.
− Сын мой, не бойся, - говорю я.
− Будут тебе игусики, - говорю я.

Не знаю, как насчет игрушек. Но ботинки будут. У меня пятьдесят долларов. Целое состояние. Правда, в леях, но так даже лучше. Все равно пришлось бы менять. Деньги я взял у своей бывшей соседки. Ну, то есть как взял. Отобрал.

- Гхакх! - только и сказала она.

И повалилась набок. Но сознания не потеряла, а почему-то засучила ногами по разбитому асфальту. Встретил я ее у пятиэтажки, откуда мы с Игнатом перебрались еще в августе. Соседку звали, - впрочем почему звали? и сейчас зовут, - Анжелой. У нее трое детей, и это она бросает пакетики с наркотиками через зарешеченное окошко. Участковый знает, он в доле. Анжелу знает и проклинает половина матерей здешнего района: она продает их детям наркоту.

− Мне своих детей нужно кормить, - говорила она мне. - Троих. Понял ты, интеллигент?
− Все мы когда-то были неплохими парнями, но нас испортила закладная на дом, - повторял ей любимую фразу Лоринкова, язвительного, но в общем справедливого парня.

Правда, сейчас она уже не кажется мне справедливой. Как и Лоринков справедливым.

Так или иначе, Анжелу Бог наказал, как говорят кумушки. Старшая дочь уехала в Турцию проституткой, младшая недавно вены резала из-за несчастной любви... А пятилетний сын ссытся в штаны прямо на улице. Анжела вся черная, но не сдается. Пакетики в окошко двери так и летают.

- Сын мой, не бойся, - наверное, говорит она.

Вообще-то, я рассчитывал не на нее. Я шел к старой торговке спиртом, которая сидит на табуретке на самой автобусной остановке. У таких всегда денег больше всего. По лею-два они за день набирают по сто и больше клиентов. Я наблюдал за такими, когда жил здесь. Деньги мне были очень нужны. Зарплату дали с опозданием на два дня, а при ее размерах это для меня катастрофа. Я отложил долги и понял, что нам с Игнатом в этом месяце не жить. Никак.

Сын мой, не бойся.

Я поехал к автобусной остановке у своего бывшего дома. Но там было пусто, и я побрел почему-то к своему бывшему подъезду, а там на корточках и спиной ко мне сидела Анжела. Курила. Я не задумываясь крутанулся на левой ноге, и носком правого ботинка ударил ее изо всей силы в висок. А надо было в затылок. Я, конечно, сглупил. Но мне повезло.

− В кои - то веки тебе повезло, - снисходительно сказал бы мне Света.

И была бы права. Мне редко везет. Но она ничего этого не видела. И никто не видел. Черная от жизненных неурядиц Анжела крутанулась, и упала не на спину, - тогда бы увидела меня, - а на бок. Упала, засучив ногами. Держалась за лицо. Пыталась встать. Я отскочил чуть, раскрыл пустой, - и зачем ношу? пусто же? потом вспомнил, хотел пойти на рынок купить картошки, но денег не было, - рюкзак и нахлобучил его ей на голову. Ударил носком в живот. Тут она поняла, что тот, кто бьет, не хочет чтобы она увидела лицо, и послушно перестала крутить руками у лица. Нет, теперь я уже не боялся. Ведь это мог быть кто угодно из местных. Любой из них сделал бы то же самое, не задумываясь. Даже Анжела сама бы так сделала.

Я придавил ей коленом спину, сунул руку в карман и вытащил деньги. Пересчитал. Вообще-то мелочь. Но сейчас - целое состояние. Перекатил ее на живот, заставил положит руки на затылок. Оглянулся, Понял, что уже сумерки. Сразу успокоился. Сорвал рюкзак и прыгнул за угол. Быстро рванул в сторону. Метров через триста перешел на шаг, направился к дому пешком - сворачивал на разные улочки. Сердце не билось часто.

Сын мой, не бойся.

Добавлено (22.01.2008, 19:25)
---------------------------------------------
ХХХ

Дома Игнатка бросился на шею, намочил щеку слюнями, и стал сам открывать пачку сока. Сразу не получилось, начал ругаться, побежал за игрушечной отверткой. Дыру пробивать. Нетерпеливый он, подумал я. Ничего, подумал я.

− Подзадержался, - сказал тесть.
− Виноват, - просто сказал я и ушел на кухню.

С ним бесполезно говорить. У него на все свое мнение. А я, почему-то, его, мнения, лишился. Не потому, что у меня его вообще нет. Просто вдруг сотни тысяч вещей людей и явлений оказались для меня настолько скучными и пустыми, что о них и думать-то ничего не нужно. Дверь скрипит – это тесть уходит. Чурбан бесчувственный. С ребенком хоть иногда сидит, и за то спасибо.

− Пакати! - заорал Игнатка, и прыгнул мне на ногу.
− Пакати, папа!
− Купаться, - говорю я.
− Только сначала поешь, да?
− Макамоны!
− А ничего больше и нет...

Я варю макароны и заливаю их сметаной. Игнат ест, болтает, рассказывает что-то про деда и как они с дедом играли, пьет сок, опять ест, просит воды, болтает ногами, не сидит на месте совсем. Потом я быстро доедаю за ним пару ложек, и мою посуду, пока он решительно тянет меня купаться.

Набираю его ванночку кипятком, ставлю ее в большую ванную, и усаживаю его в воду. Даю Микки Мауса. Проверяю счетчик. Бреюсь. И тут звонок.

− Игнат, сиди тихо! - говорю я.
− К папе пришли.
− Мооз?! - радостно спрашивает он.
− Мооз, - помолчав, говорю я.

Считаю до десяти, и открываю.

ХХХ

− Распишитесь.

Он тянет мне бумажку из желтого света подъезда.

− Это еще...? - не договариваю вопрос я.
− Расписываться будем или нет? - устало спрашивает он.
− По поводу? - грубо говорю я.
− По поводу перевода, - грубо говорит он.
− Ка... - говорю я.

И медленно вдыхаю, стараясь, чтобы незаметно от него. Форма и правда синяя, но светлее, чем у полицейских.

− Почтовая служба ДХО, - терпеливо вздохнув, начинает он бубнить, - первая служба доставки корреспонденции и ценностей в регионе, мы рады приветствовать вас, распишитесь пожалуйста здесь и примите...
− Отправитель журнал Федеральной Службы Связи России, - снова становится грубым он.
− Да, - растерянно говорю я.
− Да-да, - киваю я.
− Да-да-да, - припоминаю, что когда-то отправлял пару рассказов, я.
− Да-да-да, - вспоминаю, что они долго молчали и я уж просто решил, что не напечатают, и значит, и не заплатят, я.
− Да, - расписываюсь я.
− Да-да-да, - принимаю конверт я.
− Да-да-да-да, - улыбаюсь, пересчитывая деньги, я.
− Да?! - поражаюсь размеру суммы я

И еще что-то говорю.

Кажется, снова «да».

ХХХ

Добавлено (22.01.2008, 19:26)
---------------------------------------------
ХХХ

Отблики от телевизора скачут по одеялу, под которым лежат тесть с Игнатом. Малыш причмокивает во сне, и бормочет «оз, ооз, мооз, соник». Хихикает, смеется... Тесть начинает похрапывать. Я выключаю телевизор и стою минут пять в темноте.

Жду пока глаза привыкнут.

Потом иду в коридор, осторожно выхожу в подъезд. Собираюсь пойти в супермаркет поблизости, купить Игнату обувь – мы уже мерили, подошло, были бы деньги тогда. Игрушек еще. Не к Новому Году. Сейчас. Закрываю двери, спускаюсь на десять ступенек и останавливаюсь, чтобы взглянуть в междуэтажное окно. В стекле отражаюсь я. Сын мой, не бойся...

Какой я? Крупное, чуть надменное, усталое лицо. Уголки губ чуть вниз. Жестокое, равнодушное лицо. Ничего общего с тем ангелом, что пускает сейчас слюни на подушку в детской. Хотя, есть кое-что. Нос. Глаза. Губы такие же...

Постепенно черты Игната начинают проступать в том лице, что я вижу перед собой.

Долго смотрю ему в глаза. Потом отворачиваюсь и иду в магазин.

За слоником.
================
(с) Неизвестен. (мож кто знает, напишите)

--------------------------------------------------------------------------------

День, когда я умер, называется четверг.
В 17 часов 45 минут пришел Ангел и сказал:
- Собирайся.
- Куда?
- Тебе пора.
- Да Вы что! Футбольный матч через пятнадцать минут, чемпионат мира, финал! Наши с бразильцами играют!
- ТАМ посмотришь.
- А гости…
- Какие ещё гости?!
- Ко мне гости должны сегодня приехать.
- Ну и пусть приезжают - тело-то твоё тут останется.
- А… а кто им дверь откроет? - не сдавался я.
- Ты и откроешь.
- Как я открою, если я трупом буду.
- А ты сейчас открой. Кстати… насчёт трупа ты не совсем прав.
- В чём?
- Я не философствовать к тебе пришёл! А если коротко - труп это не совсем ты. ТЫ со мной уходишь.
- Куда?
Тут Ангелу надоело препираться со мной. Лёгким взмахом чёрного крыла он направил меня к двери и я открыл её.
- А имущество?!… Моё имущество соседи вынесут!
- Не вынесут.
- Почему?
- Увидят труп, побоятся, что на них мокруху повесят, и не вынесут.
После этих слов Ангела моё бездыханное тело осталось скорбно лежать у коврика. Ноги мои были безобразно подвёрнуты, а длань указывала на Запад.

Тут меня прошиб холодный пот.
- Кальсоны!!! - завопил я.
- Какие ещё кальсоны? Бля муха! - раздражённо спросил Ангел.
- Я не сменил кальсоны, а они не совсем чистые! Я не успел переодеться и даже помыться, я… я… О, Боже! Как же это всё НЕКРАСИВО!!!
- О кальсонах раньше надо было думать - рассудительно произнёс Ангел - а вообще тебя, точнее твоё тело, в морге переоденут, верней, разденут. А потом и помоют.
- А ты откуда знаешь?
- Прошу мне не тыкать! - строго сказал Ангел. - Покойников всегда моют. Традиция такая.
Тут меня во второй раз прошибло потом. Матч! Я могу пропустить финал по футболу! От этой мысли я сразу забыл про кальсоны.
- Вы… вы обещали… - промямлил я, стараясь быть как можно вежливее.
- Что обещал?
- Матч по футболу.
- !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! - Ё МОЁ!!! - закричал Ангел таким пронзительным дискантом, что из меня чуть дух не вышибло (второй раз за день) - Из-за твоих препирательств и кальсонов чуть матч не пропустили! Полетели! Быстро!!!
Ангел схватил меня за руку и тут же отпустил.
- Нет. Не успеем! Туда лететь… Включай телевизор. Живо!
Я кинулся к пульту, но моя рука прошла сквозь него.
- Может, вы включите? - робко спросил я.
- Как же я могу включить, если я БЕСПЛОТНЫЙ!
- Да ведь я ТЕПЕРЬ тоже бесплотный!!! - закричал я.
Времени оставалось всё меньше и меньше.
Тут Ангел взглянул на мой труп, и лицо его озарилось божественным светом.
- Ану, залезай обратно. И беги включай телевизор!
- Как залезать?…
- Есть один метод, очень древний…
Метод, которому научил меня Ангел, я здесь описывать не буду. Иначе все желающие покойники станут воскресать обратно, и на Земле начнётся форменное безобразие. Да и Ангел о способе воскрешения строго-настрого запретил рассказывать. Объяснил, что… Ну, в общем, хватит об этом.
Матч прошёл классно. Ангел оказался великолепным болельщиком. Он не пропустил ни одного чемпионата мира, начиная с 1930-го года.
- Я зайду к тебе как-нибудь - сказал на прощание Ангел.
- Всегда рад дорогим гостям - ответил я.
Тут зазвонил дверной звонок. На пороге стояли гости - мой племянник и его молодая супруга.

Аксененко

Добавлено (15.12.2007, 11:41)
---------------------------------------------
Первый десяток
--------------------------------------------------------------------------------

Первая говорила:
– Надо жить сегодняшним днём!.. Дышать полной грудью!..
Мне показалось это логичным.
- Давай!.. – согласился я.
Она сделала испуганное лицо.
- А завтра ты меня бросишь?.. – спросила она.
Я подумал – как им после этого верить?.. Заторопился и пошёл домой на автобусе.
А грудью она дышала полной… Ах, как она дышала!..

- Всё это предрассудки! – говорила вторая – Сентиментальные романы, прошлый век!..
Мне это понравилось.
- Тогда давай! - сказал я проникновенно.
Она заглянула мне под веки и поинтересовалась:
- Ты, правда, меня любишь?..
Я моргнул…, и не торопясь, поехал домой пешком.
А говорила она хорошо. Ах, как говорила!.. Слова умные. Заслушаешься.

- Мы сами хозяева наших судеб! – восклицала третья – Никто не вправе решать за нас!..
- Давай! – возликовал я.
Она посмотрела в небо, сверилась с гороскопом и покачала головой.
- Звёзды не благоволят…
Я был подавлен.
- К чёрту звёзды… - попытался я, но она уже захлопнула дверь…
Зато как она смотрела в небо!.. Ах, как она смотрела!..

Четвёртая не говорила.
Я спросил:
- Ты не считаешь, что надо жить сегодняшним днём?..
Она промолчала.
Я пододвинулся и прошептал:
- Мы же хозяева наших судеб?..
Она хихикнула.
Я смерил взглядом её грудную клеть и попытался заглянуть через плечо, в самую душу.
- Может, давай?!.. – предложил я.
Она снова хихикнула. Но потом, вдруг, врезала мне по щеке.
- Комар – сказала она.
- Дура!.. – выкрикнул я. - И клеть у тебя слишком широкая!..
Но какая у неё была душа!.. - над клетью... Ах, какая была душа!..

Пятая плакала, рвала на себе одежды и шипела:
– Я ему назло!.. Вот назло! Пусть знает, гад!..
А что? Пусть хоть так… Я уже не мог терпеть.
- Ладно, – сказал я – давай!.. - и тоже стал рвать на себе рубаху.
Но она вдруг закатила истерику.
- Ты такая же сволочь, как и он!!! – выкрикнула, схватила верёвку и бросилась стреляться под автомобиль…
А рубаха была новая… Ах, какая новая была рубаха!

Добавлено (15.12.2007, 11:41)
---------------------------------------------
Шестая сказала:
- И-и-и-ик!..
И я безоговорочно с ней согласился.
А что?.. Ну, дело же говорит человек. Верно мыслит…
Я снял с неё блузу. Приподнял за подбородок и разомкнул правое веко.
Она сказала:
- И-и-и-и-к! - стыдливо пустив слюнку.
- Конечно, согласен!.. – ответил я.
Она звучала так убедительно.
Я поволок её в родительскую спальню и уложил на новое китайское покрывало.
- Банзай! – крикнул я.
- Бре-е-е-е-е – исторгла она. И потом ещё - Бре-е-е-е, Бре-е-е-е… и на десерт, совсем маленький - Б-е-е…
Я с ней не спорил. Ах, как умела убеждать!.. А какое было китайское покрывало!..

Седьмая говорила, говорила и говорила…
Мы уже оба лежали раздетые, а она всё говорила, говорила и говорила…
Я ещё немного её послушал и пошёл в аптеку - за ватой в уши, и таблетками в голову…
Когда вернулся, на столе лежала записка – исписанная общая тетрадь девяносто шесть листов.
Я прочёл лишь в самом низу: - "Козёл!.."
А что - аргумент! – подумал я и попытался вспомнить - о чём она говорила?.. Но, хоть убей... Зато, какая головная боль. Ах, какая была головная боль!..

- Ты мой Че Гевара! – говорила восьмая.
- Да я такой!
Её глаза стреляли разрывными.
– Давай, что-нибудь взорвём! – говорила она, поправляя красную косынку. - У тебя есть граната?..
- Вот!.. Бомба! – говорил я, кладя её руку себе на грудь – Слышишь, как бьётся?.. А тут, - я опускал руку ниже – детонатор. Только дёрни – рванёт!..
Но она отстранилась и недовольно выпятила губку.
- У тебя даже самой завалящей гранаты нет?.. А как же мировая революция?..
- Подождёт!.. Буржуев прищучим позже, а пока - давай…?!..
– Это мещанство!.. – выкрикнула она - Я призираю!.. Протестую!.. Возьми меня… в бою, на баррикадах!.. Дай мне цепи, я прикуюсь к мавзолею…
Я огляделся - цепей не было. Я дал ей таблеток.
И она ушла с колонной идущих вместе...
Но красная косынка… Ах, какая была косынка!..

Девятая читала стихи.
Уже светало. Я клевал носом и восторженно внимал. Щёки болели. Я больше не мог держать благоговейной улыбки…
- Давай! – в сотый раз простонал я.
- Вначале мы должны соприкоснуться душами.
- Я уже… соприкоснулся. Давай, а?..
Но она всё читала и читала…
Я порвал томик Есенина у неё на глазах. Это было так здорово!.. Такое облегчение!..
Я возненавидел поэзию всеми фибрами своей едва несоприкоснувшейся души. Она убежала, а я всё рвал листок за листком и пускал самолётики. А парковая скамейка показалась такой мягкой…
Ах, какая мягкая была скамейка!..

- Я тебя люблю! - сказала десятая.
Я сглотнул.
- Я тебя очень люблю!.. – повторила она.
Во рту стало ещё суше.
- Я так тебя люблю, что ради тебя готова на всё!..
Она стала расстегивать пуговки.
Где-то позвякивал трамвай, а у меня в животе ныло.
- Я хочу от тебя детей! – шептала она, что-то снимая, из чего-то выскальзывая…
За окном мерцал фонарь, а у меня подрагивал глаз…
- Я буду тебе верной женой!.. – обещала она.
Фонарь всё мерцал, свет становился тусклым, сознание покидало меня медленно.
Я очнулся на полу - голый и холодный. Меня обтирали и обмахивали.
- Спасите! – прохрипел я.
- Я спасу тебя!.. – откликнулась она.
- Спасите! – я отползал к двери…
- Я спасу тебя!.. – наступала она.
И наступила… ночь.
Трамвай отзвенел и фонарь погас, когда я скатывался со ступенек её дома...
Ах, какая наступила ночь!..........

© Немой

Добавлено (05.02.2008, 00:39)
---------------------------------------------
День сурка

Этот день повторяется в моей жизни с периодичностью раз в один год. Но каждый раз проходит по-иному. И моё отношение к этому дню всякий раз неоднозначное.
– Доброе утро, сынок! С днём рождения, – это было первое, что я слышал, когда просыпался. Тёплый и родной голос. Я улыбаюсь в ответ. Мне радостно и легко. С сегодняшнего дня я уже не какая-то малявка, а уже почти взрослый человек. У меня есть портфель с учебниками и тетрадками, у меня свои заботы, свои проблемы и свои решения этих проблем. Например, найти пропавшую две недели назад черепаху. С этой задачей я справлюсь сегодня. Справлюсь обязательно. Я уже вчера догадался, где она прячется, но было уже слишком поздно, и меня уложили спать. Но перед сном я увидел торчащий из-под дивана в гостиной кусок обёртки от сливочного масла. Именно маслом я и угощал свою черепаху в позапрошлую субботу. Она успела съесть полпачки, когда с улицы раздались голоса, и я убежал играть в футбол против соседского двора.
Так и есть. Она нашлась под диваном. Утащила остатки масла, доела и уснула. Уснула на две недели.
Ура! Наконец-то! Пожарная машина! Тяжёлая и железная. Совсем не такая, как у Андрюхи. Даже руль крутится. Спасибо, мам. Не за что. Я люблю тебя. Я тоже.

***

– Давай у меня соберёмся, мать на работе будет, во вторую смену, а отец в командировке, – предложил Андрей.
– Хорошо. Только мне надо будет с предками посидеть. Но это недолго. Давай часа в два или в три, – ответил я.

– Ма, я наелся. Пойду, меня ребята ждут.
– Ну посиди ещё с нами, – уговаривает меня мама. – Вот и дядя Слава приехал.
– Да пусть идёт, чего ему с нами сидеть-то? Ему с нами неинтересно, – это уже «дядя» Слава сказал и протянул мне двадцать пять рублей. Огромная сумма по тем временам.

Сидим у Андрюхи. Пьём «Рижский бальзам» и самогонку. На закуску три яблока.
– Курим только на балконе, – предупреждает нас Андрей.
Выходим курить. Разговор дебилов:
– Я «Лайку» не курю. Меня с них срать пробирает.
Смеёмся.
– «Новость» будешь?
– «Новость» буду.
В руке Юрика появляется пачка «La Isla».
– Ух ты! Где взял?
– Руки! Это имениннику. Там бумажка сладкая, я уже попробовал.
Затягиваюсь. Угощаю ребят, я же не жлоб. Сигареты крепкие, без фильтра. Бумажка, и правда, сладкая.

Спасибо, Юра. Да ладно, мне не жалко. Хорошо посидели. Ага. Выкуриваю всю пачку. Пока шёл домой, рвало раза три. Желчью.

Добавлено (05.02.2008, 00:41)
---------------------------------------------
***

Светка набралась прилично. Лежала, как бревно, и совершенно не препятствовала моим действиям. Остальная компания горланила в соседней комнате. Периодически дверь приоткрывалась, и чья-нибудь голова, просовываясь в щель, говорила:
– Именинник, харэ е..ться. Пошли, выпьем.
Голова посылалась на ..., и исчезала. В конце концов, именинник с видом победителя предстал перед друзьями. Светка марафетится в соседней комнате.
– Гигант!
– Наливай! С Днем рождения!

В кухне звонит телефон. Хозяин квартиры подзывает меня. Беру трубку:
– Привет, мам. Спасибо. Да чего волноваться-то, я у Серёги. Да закусываю я! Завтра приеду. А чего звонить? Что со мной может случиться? Ну ладно, хватит тебе. Пока.

***

Пронизывающий холод, от которого не защищает ни шинель, ни х/б, ни «тёплое» зимнее бельё. Снег не успевают убирать, а возле «чипка» натоптано, хотя и немноголюдно.

– Воин, я не понял. Ты чего в «чипке», блиа? У тебя ещё пирожок бабушкин из жопы торчит, а ты, сука, пряники покупаешь! – раздаётся из-за спины голос Сороки, а затем мои почки принимают два коротких и выверенных удара, чуть смягченные шинелью.
Сгибаюсь на сторону и поворачиваюсь. «Деды» во главе с сержантом Олегом Сорокой окружают меня полукругом. Пакет с пряниками изымается.
– Чего согнулся, блиа? Смирно стоять, и отвечать, когда спрашивают.
– День рождения у меня сегодня, – говорю я, стараясь стоять ровно.
– Дай ему пряник. Веселись, солдат.
– Есть веселиться.

Добавлено (05.02.2008, 00:43)
---------------------------------------------
***

Прямо как в детстве. Солнечное и морозное утро. Нежная рука гладит моё лицо. Затем опускается ниже, ещё ниже. Я открываю глаза. И вижу её. Самое лучшее, что можно себе представить. И увидеть утром.
– С днём рождения, милый. Я первая тебя поздравила.
– Спасибо. Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
Секс с женщиной, которую любишь, жизнь без которой не имеет смысла. Что может быть прекраснее? «Ну разве что железная пожарная машина», – подумал я улыбаясь, прежде чем погрузиться в море любви.

Вечером обязательно позвонит мама. И поздравит.

***

Без четверти восемь утра. Засветилась надпись «Слава!» и изображение подарка, перевязанного праздничной лентой. Всё это незамысловатое действо сопровождается полифонической мелодией. Мой смартфон, Nokia N80, первым поздравляет меня с днём рождения. Зачем я вообще ввёл это событие в календарь? Не знаю. Память пока в состоянии удержать эту дату в голове. Но приятно, день начинается с позитива. С позитива ли? Да ладно, пусть будет.

Жена безнадёжно спит, повернувшись ко мне спиной. Я тихо встаю, одеваюсь и бегу на работу. Уйду сегодня пораньше. Звонок в офис из дома. Снимаю трубку и слышу голос супруги:
– Что тебе подарить?
– Да не надо ничего, – отвечаю.
– Ну, правда?
– Себя.
– Я серьёзно.
– И я серьёзно. Подари себя. Как раньше, помнишь?
– Хорошо, как скажешь. Готовься, – отвечает любимая.

Вечером уже всё не так. Телесериал, или ток-шоу, хуй поймешь о чём. Бокал коньяка на кухне. Бессмысленная болтовня о делах и не делах.
– Папа, смотри, что мы сделали с мамой. Подарок! – говорит мой сынок, заходя на кухню.
– Выйди, здесь накурено, – говорит Вика.
– Ну, мам!
– Хорошо, давай покажи папе, что мы сделали.
Мне очень нравятся нестандартные подарки. Особенно подарки, сделанные своими руками. Особенно руками любимых мной людей. Мне приятно, я целую жену и сына, говорю спасибо.

– Ложись спать! Ложись спать, я сказала! Повлияй на него, он просто надо мной издевается!
– Ты что, не слышал, что мама сказала? – неохотно приобщаюсь я к действу.

Полвторого ночи. Все устали, всё забылось, да и настроение уже не то.
- Чего ты кричишь на него всё время?
- Зато ты молчишь.
- Конечно, добрый папа и злая мама. Он не слушается.
- Все дети не слушаются. Пойдем спать, завтра вставать рано.
- Не надо, у меня голова болит. Потом… завтра… может быть…

Мама мне не позвонит, да и я не позвоню ей. Связи нет. Туда, где она сейчас, уже не дозвониться. Никогда…

Добавлено (05.02.2008, 00:45)
---------------------------------------------
***

Включаю комп, жму «Оперу» и выхожу в бескрайние просторы Интернета. Сегодня мой день.
«VPR, с днюхой!», раздается с одного ресурса. «Славентий, с ДР!», читаю на другом. «ПОЗДРАВЛЯЕМ ВЫПЫЭРА!», голосит третий, и так далее, и тому подобное. Меня поздравляют люди, которые совсем меня не знают. Которых я никогда не видел, а может быть, никогда и не увижу. Но это неважно. Важно то, что о тебе помнят, а это так приятно, черт возьми.....
© Немой

Древняя притча

Бог слепил человека из глины, и остался у него неиспользованный кусок.
— Что ещё слепить тебе? — спросил Бог.
— Слепи мне счастье, — попросил человек.
Ничего не ответил Бог, и только положил человеку в ладонь оставшийся кусочек глины.

Два волка

Притча неизвестного происхождения

Когда-то давно старик открыл своему внуку одну жизненную истину:
— В каждом человеке идёт борьба, очень похожая на борьбу двух волков. Один волк представляет зло: зависть, ревность, сожаление, эгоизм, амбиции, ложь. Другой волк представляет добро: мир, любовь, надежду, истину, доброту и верность.
Внук, тронутый до глубины души словами деда, задумался, а потом спросил:
— А какой волк в конце побеждает?
Старик улыбнулся и ответил:
— Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь.